УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ!
Дороги, по которым мы ночами совершали марши, были наглухо забиты разноязычным воинством. В городах, на дорожных развилках колонны войск встречали стихийные митинги волосатых и оборванных диссидентов из хипующей молодежи. Они плевали нам вслед, кидали камни и орали: «Ваня! Тебя дома ждёт Маня!» «Русские, убирайтесь вон!» «Долой советскую оккупацию». Стены домов в городах были размалёваны белой краской: «Радецкие – вон!»
20 мая учения завершились. В полку меня уже ждал приказ об увольнении. Всё. Свобода! 22 мая я уже топтал парадным маршем под «Прощание Славянки» дворцовую площадь Кракова. А 26 мая я шагал по пустынной Октябрьской улице родного Холма. Я не узнавал город детства. Появились новые дома, асфальт на улицах, где была булыжная мостовая. Умытая недавним дождём моя улица под липами. Вот и дом. Всё. Школа любви и ненависти окончена с отличием.
С тех пор прошло сорок лет, но и сейчас по утрам я просыпаюсь в своей квартире рядом с мирно посапывающей любимой женщиной и ловлю себя на странной мысли: съёжившись, жду сигнала трубы. Вот сейчас, вот-вот запоёт полковой горн, и я сорвусь и побегу в ружейную комнату…
А по ночам мне снятся вересковые заросли Свентошинской пустоши. И снова ревут моторы, звенят пули и воют снаряды и мины. И я бегу, задыхаясь вперёд, на высоту, и эта атака бесконечна.
Вчера ночью проснулся от щемящей тоски в сердце. Я в дозоре на берегу Пилы. Журчит вода по прибрежной гальке, за рекой в кустах выводят трели соловьи. Мне душно и тяжело от снаряжения, ремень каски трет подбородок. Не спасает свежий бинт. Нижняя челюсть покрыта мелкими болячками и язвами. Уже девятый день не брился и не снимал одежды. От самого тошнит. Сквозь дрёму слышу методичный перестук пулемётных очередей и вижу вспышки осветительных ракет. Нет сил бороться со сном. Состояние между сном и явью. Мы с Егорычем на рыбалке, на Кунье. Дремлем у костра. Завтра утром на плоту отправимся вниз по реке домой. Домой… Как далеко до этого дома.
Шорох по гальке. Сон как рукой сняло. Рука машинально рвёт затвор автомата:
- Стой!!!
И просыпаюсь в ледяном поту. Тихо шелестят часы на стене. В окно светит полная луна. Где я? Дома. А в сердце щемит еще не проснувшаяся тоска по Родине, тоска из далёкого прошлого.
1 июня 1971 года я снова поднимаюсь по скрипучей лестнице на второй этаж редакционного здания. Сразу на входе встречаюсь с неувядающей Кирилловной. Она - бессменный секретарь-машинистка. Кивает на обляпанную типографской краской дверь неопределённого цвета
- Редактор ждёт.
Захожу без тени смущения. Владислав Просовецкий, теперь он редактор, встает из-за письменного стола и крепко жмёт мою руку
- Рад твоему возвращению, - и сразу за дело, - назначаю заведующим отделом писем. Была тут в твоё отсутствие заварушка. Маргариту перевели на радио. Её место держали. Ждали тебя.
В работу окунулся сразу и с головой. Холодное дождливое лето того года запомнилось раскисшими просёлочными дорогами и безуспешными попытками заготовить корма и убрать обильно выросший урожай зерна и картофеля…
Зато лето следующего, 1972 года, было знойным и бесконечно долгим. В тот год в моей жизни произошли кардинальные перемены...АНАТОЛИЙ ПИМАНОВ(Первоисточник. г. Холм, февраль 2011 г.)* * ** * *
П У Б Л И Ц И С Т И К А
Ф О Р У МТолько тронешь, запоет струна… (ч.3)Только тронешь, запоет струна… (ч.4)
С О Д Е Р Ж А Н И Е