ВСПОМИНАЯ ГОДЫ БОЕВЫЕ

У РДЕЙСКИХ БОЛОТ

Старший сержант Л. Шевелев, находясь еще на подходе к Холмскому району, получил задачу вести разведку на марше. Курсантская бригада должна быстро выйти в район озер Полисто и Цевло, по-прежнему действуя на правом фланге прорвавшегося от Старой Руссы к Холму 2-го гвардейского корпуса туркестанских стрелков. От нашей разведгруппы он должен возглавлять головной дозор. В жестоких боях под Старой Руссой при прорыве бригада понесла большие потери из-за того, что действовать приходилось только стрелковым оружием.

Поредели и ряды разведчиков. Офицеров почти не осталось. Ротами в батальонах командовали старшины. Единственного в роте младшего лейтенанта Ламова взяли в штаб бригады. Роту разведки будут формировать и укомплектовывать на марше, а пока оставшиеся в строю должны выполнять полученное поручение. Оставшиеся – это двадцать разведчиков в ядре и десяток в головном дозоре с Шепелевым.

- Вопросы есть? – спрашиваю Шепелева.

- Объясните обстановку, - попросил он.

Обстановка в те дни была сложной. Первый гвардейский корпус, начавший наступление 29 января 1942 года с рубежа Парфино и Пола, имел начальный успех, но затем наступление замедлилось. Подошел второй гвардейский стрелковый корпус под командованием Героя Советского Союза генерала Лизюкова, восьмая гвардейская имени Панфилова дивизия из Алма-Аты. В первый же день продвинулись на 15 километров, сначала пересекли Демянский большак на рубеже Пено-Сычево, а это позволило соседу слева – 7-й гвардейской дивизии – овладеть опорным узлом Рамушево. К исходу первого дня передовые части туркестанцев вышли на Холмское шоссе.

Завязались ожесточенные бои у Соколовского узла многочисленных опорных пунктов. Противник бросил на корпус отборные войска.

Лично Лизюков у села Соколово и Бородино сформировал штурмовые и танко-десантные группы, и узел пал, части корпуса устремились на Поддорье и Белебелку. Маленькая «Бородинская битва» была нелегкой и, чтобы ее выиграть, понадобились решительные действия.

И сразу после падения Соколовского узла на Холмском шоссе немецкое командование поняло, что туркестанцев теперь не остановишь. Очевидно, паника у врага была велика, если уже тогда, 8 февраля, он счел себя окруженным.

Но до окружения было еще далеко. В корпусе туркестанцев, насчитывающим в начале прорыва не более двух дивизий пехоты, ударная сила ослабевала, потому что нужно было самим же обеспечивать и оборону на внешнем фронте от Старой Руссы до Белебелки. Части первой ударной армии стали подходить лишь после падения Соколовского узла и развертываться на внешнем фронте. Кроме того, устремившись к Поддорью и далее на юг, корпус подвергался ударам  и слева, от Демянска.

14 февраля только передовые части корпуса в районе Каменки соединились с частями Калининского фронта. Внешний фронт окружения был создан. Но и теперь, когда, наконец, 38 курсантскую удалось снять из района Марфино-Ногаткино, пришлось ее растянуть во втором эшелоне, ибо внутренний фронт еще не замкнулся, а прорывающиеся из района Демянска кочующие подразделения противника выходили на тылы корпуса беспрепятственно.

Только 20 февраля в районе Залучья замкнулся внутренний фронт окружения. Действиям корпуса в полукольце с 14 по 20 февраля большую помощь оказали справа партизаны бригады тов. Васильева и все население Партизанской республики, куда вошли правофланговые части корпуса.

В этот день-то и получал старший сержант Шепелев новую задачу.

- О, русская земля, мы уже за Холмом! – воскликнул он, уяснив схему маршрута.

- Да, Леонид, здесь древнерусская земля, - отвечаю. – Только вот что сейчас у Холма – не ясно. Продвижения особенного нет…

- Я думаю, товарищ лейтенант, - продолжал Леонид, - курс наш лежит на Пушкинские места; Сороть, Тригорское, Михайловское.

- Нет, Леонид, пока ближе – до Полисто, а глубже пойдем потом. Впереди вот на схеме Прудск – столица Партизанской республики. Ну, теперь, коль мы вступили, не республика, а Партизанский край, воссоединенный с Большой землей. Но «кочевники» из демянской группировки здесь бродят сейчас небольшими группами, прорываются и с запада постоянные гарнизоны в районе озер… Слева, южнее Рдейских болот, будут действовать в том же направлении гвардейцы…

Курсанты 38-й Ферганской вели свою родословную тоже из Алма-Атинского и Фрунзенского пехотных училищ, поэтому земляков-алмаатинцев из 8-й гвардейской с братским уважением, как старших по опыту, называли гвардейцами. Все были туркестанцами: и гвардейцы, и курсанты, и моряки.

- А моряки где? – спросил Леонид.

- Точно не скажу, но их место, как всегда, левее гвардейцев, а нам – справа.

- Тоже, как всегда. Под Старой Руссой-то я был самый правофланговый.

- Ну, пока по этому строевому расчету и остаемся. С ядром иду я и Ламов.

Договорились о рубежах, сигналах, способах связи.

Новая задача корпуса мне была известна. Курс наш был на Бежаницы и Локню, но того не должны были знать все. Солдат, конечно, должен понимать маневр, но знать и исполнять только то, что требовалось в тот или иной день, к тому часу, который назначен командиром. Вполне, конечно, могло осуществиться и предположение Леонида Шепелева, если панфиловцы пошли бы на Бежаницы, мы были бы опять-таки справа, могли шагать и на Сороть уже в феврале 1942 года. Но известно было и другое: принявшая наш внешний фронт от Старой Руссы до Белебелки первая ударная армия была ослаблена еще при подходе. Ее части растащили по разным армиям. И та самая армия, которая в декабре способна была под Москвой гнать врага на 120 километров, здесь по чьему-то неразумению выведена была заблаговременно ослабленной ударной силой. И снаряжена была слабее туркестанцев. В гарнизоне Москвы, в Мытищах, когда-то в начале декабря мы сменили латышскую дивизию, а теперь южнее Старой Руссы она сменила нас в составе первой ударной. Южнее же Белебелки до озера Полисто войск не было и туда направлялись для прикрытия батальоны лыжные и аэросанные, партизанские отряды. Таким образом, справа можно было ожидать неприятностей из-за отсутствия войсковых соединений. Был бы хотя один корпус на рубеже Белебелка – Полисто, совершенно по-иному развивалась бы и операция.

Но боевой дух воинов был на высоком уровне. В те дни возглас «вперед, за мной!» при соприкосновении с противником был слышен часто. Любовь к Родине, вера в своего командира Героя Советского Союза Лизюкова, которого еще в августе алмаатинцы прозвали заочно Раевским вторым за подвиг на Березине, радость победы при прорыве и в сражении на «Малом Бородинском» у Соколово – вот что придавало силы туркестанцам.

… В это время с юга к Холму на Ловать подходило в составе войск третьей ударной армии еще одно свежее и тоже сформированное в Алма-Ате соединение – 391-я стрелковая дивизия, которая должна стать соседом землякам из второго гвардейского.

УХОДИЛИ В ПОХОД ПАРТИЗАНЫ…

Все курсанты, выступившие со старшим сержантом Шевелевым, понимали, что они на самом ответственном посту сейчас. Чтобы не погибли многие, нужно смотреть вперед, знать, если надо, погибнуть на любом километре и в любой час, который заранее не высчитаешь.

Вечерело. Мела поземка, а это хоть и не очень приятно, но зато спокойно: фашистские самолеты не помешают.

Но вот сигнал: «Вижу противника». Отделение Шепелева развертывается по левой обочине и залегает. Белоснежные халаты сливаются со снегом.

- Слева на бугре, в окопах противник. Шапки… оружие…

Видим уже изготовившуюся к бою цепь. Что-то непонятное: немцы на ночь в поле позиций не занимают, да и днем приспосабливают к обороне населенные пункты. Но задерживаться нельзя, если надо – вступим в бой немедленно.

Темные фигуры шевелятся, поднимаются с обеих сторон по двое, идут навстречу друг другу. Значит, приметы не подвели.

- Свои.

- Здравствуйте, товарищи. Здесь наша партизанская засада. Немцы еще заскакивают. Но про вас тоже знаем.

Командир махнул, и партизаны подошли к разведчикам. Короткий дружеский перекур. Партизаны информируют об обстановке.

Принимаем решение обогреться в селении, партизаны обеспечат подводы, чтобы до Прудска проскочить на санях. Донесения не отправляю, оставляю записку: «Следую по маршруту. Князь Дубровский». Наших встретил партизанский пост.

…В Прудске, в партизанской столице, было все так, как в любом райцентре: люди занимались тем же, что и все на Большой земле. Конечно, штаб партизанского соединения располагался в лесу, что севернее Прудска, но и здесь было много начальства из тех, которые управляли Партизанской республикой.

Информирует один из представителей партизанского штаба:

- До озера Полисто и Ратчи наши заставы действуют. А дальше противник гарнизонами своими прикрывает Витебскую железную дорогу и шоссе Локня – Холм.

НАЗАД К ХОЛМУ

Пока подходили части бригады, разведгруппы вернулись. Сначала из района Груховки прибыли и доложили, что гвардейцы вышли на рубеж Фрюнино, Замошье, Чащивка. Встретили сопротивление значительных сил противника.

Калюжный прибыл от партизан и принес добрые вести о боях на ст. Дедовичи и в районе Чихачева. Позже вернулся Шевелев, который входил в соприкосновение с противником двумя группами, установил наличие крупных войсковых гарнизонов в Цевло и Выхрище.

Капитан Пумнов, новый начальник штаба, выслушал и сказал:

- Наскребли мы кое-что тебе. Командиром роты разведки лейтенанта Медведева, военкомом – политрука Свердлова, рядовых с десяток, а больше нэма. Забирай и марш в Груховку с офицерами от частей принимать участок обороны от Замошья до Сопок у гвардейцев.

- Назад?

- Да. Под Холмом осложнилось дело: немцы ударили в стык по шоссе и по Ловати крупными силами. Гвардейцы тоже уходят на рубеж Сопки, Куземкино, тоже влево, а мы – справа. Здесь оставим прикрытие. На правах боевого охранения и для связи с твоими «лесными рыцарями», как ты говоришь, с партизанами. Пойдет сначала твой подшефный первый батальон Ткачука, теперь его на правый фланг. А дальше по обстановке на месте решим.

Первый батальон уже вытягивался на болотный зимник. Впереди шагал будущий «рыцарь Замошья» Александр Ткачук, подполковник.

Любил я его за отеческую заботу о солдатах, а потом полюбил и за храбрость. Везет же новгородской земле: славилась она, славится и будет славна храбрыми Александрами.

Гвардейцев сменили ночью, они ушли левее, к Сопкам. По цепочке хуторов растянулись – разбросались подразделения первого батальона. Во Фрюнино будет батарея – и туда нужны стрелки для прикрытия. Редкие-редкие ряды.

- Давай, помоги сформулировать первый пункт приказа на оборону, сейчас ротные подойдут, - сказал мне Ткачук.

Понятна была только общая обстановка тогда. Противник учел, что в январе его ударили под Осташковым в стык между группой «Север» и группой «Центр» и заставили бежать. Теперь он нащупал стык у нас и решил бить той же палкой. Понять намерение было нетрудно. Но ведь так не скажешь… Не скажешь и о том, что противник, прорвавшись от Холма к Демянску, устроит котел и нашему корпусу, и первой ударной, и блокирующим частям третьей ударной и 34 армий. Мы глубоко вклинились на запад. Глубоко вклинились наши части и на Витебском направлении. И на всех фронтах четко обозначился переход к обороне.

СЕРЖАНТ ШЕПЕЛЕВ

Был тяжело ранен в голову старший сержант Леонид Шепелев, тот самый, что первым обнаружил появление в Пустыньках новых частей гитлеровцев. Военком 2-го батальона Вагапов подтвердил, что враг действует и в Сопках. Пинчуков сигналил о том же из Замошья, что и в Борисово появились немцы. Подполковник Ткачук оттуда же подтвердил достоверность донесения.

Надо сказать, что немцы вели себя, пользуясь многочисленностью и превосходством техники, в течение всей первой половины марта 1942 года нагло. Не только под Пустыньками, но и по всему фронту корпуса туркестанцев от Замошья до Холма методическим артминобстрелом противник уничтожал лес по опушкам, на которые вышли в ходе наступленния наши части.

Подавить артиллерию и крупнокалиберные минометы, противопоставить врагу что-либо не было возможности. Суточный БК (боекомплект) у нас был строго ограничен: 10 снарядов или мин на ствол в сутки. И тот расходовать надо было в часы атак противника. А стволов было мало: они были стянуты к Холму.

Никто не спал в госпитале в ту ночь. Режим нарушался оживленным шепотом. И никогда главврач не получал столько писем на все отделение, как на следующее утро. Вскроет треугольник, а в нем рапорт: «Прошу разрешения на выписку, чтобы вернуться в свою часть». И во всех треугольниках – одно и то же. По внутренней почте доставлено все это на стол.

- Молодцы! Гвардейцы, одним словом. Но не могу, не могу, товарищи! Каждый вернется вовремя! – объявил он всем находившимся в палате сразу.

Леонид Шепелев не давал проходу ни одному военному медику:

- Вытаскивайте железяку из башки – и баста! В тыл отсюда не поеду. Врачи же терапевты удалить осколок с головы боялись: опасались, что он мог задеть мозг. Ждали хирурга.

Леониду все сочувствовали, многие даже пытались помочь в уговорах медработников, но все было безрезультатно.

- Понимаешь, доктор, нас от генерала Лизюкова отлучать нельзя! А вы эвакуировать хотите!.. – с жаром доказывал врачу Шепелев. – Не понимаете вы русского человека… У него же артельный характер… Нельзя разлучать нас.

О том, что гвардейцы меж собой именуют Лизюкова генералом Раевским вторым, военврачи уже знали. Знали и о том, что в первый день войны генерал Лизюков отправился на фронт с шестнадцатилетним сыном Юрием и, встретившись с врагом в час паники, организовал совершенно незнакомых людей, собрал их воедино, обеспечил оборону на Березино. С того-то и Раевским вторым прозвали. Сын у него был ординарцем там.

- Все это, товарищи гвардейцы, верно, - соглашался военврач. – Но голосование здесь не поможет. Существует инструкция.

Все сочувственно переглянулись, замолчали.

Разведчик Шепелев принял окончательное решение: добиться возвращения в свою часть во чтобы то ни стало. Но в то же время он понимал, что в том состоянии, в каком он находится, путь ему только в тыл. А оттуда уж обратно в родную часть возврата не будет.

И Леонид обрадовался, когда навестил его курсант Петров. То был однокашник, до сих пор шагали они в одной роте. Петров находился уже в команде выздоравливающих и заходил к другу ежедневно.

Никто не удивился, что Петров явился в тот день во второй раз. Никто не видел, как была снята повязка с головы Шепелева, как Петров, чуть тронув осколок пальцами, осторожно извлек его из раны, а затем обработал рану, никто не видел, как повязка вновь легла на свое место.

Очередной осмотр проходил через сутки или даже через двое. Врачи, развязав повязку, ахнули, уставились друг на друга, ничего не понимая… Рана, между прочим, уже затягивалась.

- Кто вам сделал это?

- Ничего опасного нет, товарищ военврач. Это сам я чуть тронул и вот… Леонид показал осколок, который лежал под подушкой.

Рану обработали. Теперь с Леонида глаз не спускали. Но здоровье быстро пошло на поправку. Леонида вскоре отправили в команду выздоравливающих. Там с Петровым встретился, обнялся.

- Милый мой «хирург»! Как житуха?

При первом посещении начальства Леонид проговорился о помощи друга.

- Разрешите доложить. Вот этот курсант Петров и исполнял обязанности хирурга на моей голове. Прошу выписать нас вместе в свою роту. Мы хотим до конца шагать вместе.

Военврач посмотрел на друзей.

- Не выйдет на сей раз по-вашему, товарищ старший сержант. Впрочем, поздравляю: командование представило вас к офицерскому званию! Сестра! Запишите, пожалуйста: «Первое. Старшего сержанта Шепелева откомандировать в 4-ю гвардейскую для продолжения службы…»

- Есть отправиться для продолжения службы! – отчеканил Леонид.

Врач, кивнув головой, продолжал:

- Сестра, продолжайте: «Курсанта Петрова зачислить на курсы санинструкторов…»

- Как?

- Разлучаете, товарищ военврач? – начал было Петров.

Военврач посмотрел на него строго, но видя, что Петров вытянулся перед ним по форме и готов повторить приказ, дополнил:

- Пишите, сестра: «…по окончании курсов направить санинструктором в свою роту».

- Спасибо, товарищ военврач, - произнесли Петров и Шепелев в один голос.

- Желаю успехов, товарищи! – сказал в напутствие военврач, пожав друзьям руки.

Встретили старшего сержанта с радостью. Полковой комиссар Гусев, начальник политотдела, зная уже про «операцию» в госпитале, пожурил за риск и своеволие, но в конце концов нашел, что поступок Петрова и Шепелева явно патриотический и о нем стоит рассказать всем гвардейцам.

Начальник политотдела Гусев был депутатом в Верховный Совет республики, а в бригаде был человеком новым. Собственно, его многие курсанты видели в начале наступления в составе дивизии панфиловцев, рядом. Знали, что он в бою под Соколово был ранен. А теперь после госпиталя получил повышение в звании и должности. Политработник он был опытный, ферганцы сразу признали в нем своего вожака.

Леонид Шепелев принял свой взвод.

Недели через две вернулся в свою роту и Петров. Явился он в новенькой гимнастерке, с четырьмя треугольниками и эмблемой на петлицах. Через плечо висела фронтовая сумка с красным крестом, укомплектованная всем необходимым для оказания первой помощи.

- Товарищ лейтенант. Санинструктор Петров явился для продолжения службы, - доложил он командиру роты.

- Братцы! Хирург-самоучка вернулся!

Кости захрустели от объятий. Кличку эту за Петровым закрепили, но и любили его все: свой специалист, в Рдейских болотах медицинскую академию прошел, шагал рядом.

Многие из гвардейцев не дожили до дня Победы, но мы их всегда помним.

Г. УСТИНОВ,

бывший заместитель начальника штаба

четвертой гвардейской стрелковой бригады.

Источник: Газета "МАЯК", 1968 год