СЛАДКОЕ СЛОВО СВОБОДА

В конце 1982 года на должность редактора перевели заведующую отделом пропаганды и агитации райкома партии Валентину Варшавскую. С приходом нового руководителя в коллективе появились новые люди. После длительного перерыва в редакцию вернулся Сергей Цветков. В середине восьмидесятых началась творческая карьера Любови Бенгарт, состоялся дебют Елены Горбуновой. После ухода на пенсию Леонида Прокофьева заведующей отделом писем стала Елизавета Семёнова, к обязанностям ответственного секретаря вернулась Людмила Демидова.

Появление Горбачёва, первые годы перестройки в редакции, как и повсеместно, встретили с энтузиазмом. Вдохновляла идея «социализма с человеческим лицом», «ускорения на основе перестройки и гласности». Но уже к концу восьмидесятых стало ясно, что все перестроечные разговоры, не более чем болтовня. Не знаю как в столицах, а наша гласность осуществлялась под неусыпным контролем тех же самых райкома с обкомом и не могла выходить за жёсткие рамки «идеологической линии КПСС». Тогда был популярным лозунг – «Бороться за каждое слово перестройки». Был у меня хорошим товарищем руководитель тогдашнего сектора по вопросам печати и массовой информации при отделе пропаганды и агитации обкома партии Виталий Ларионов. Бывший редактор Пестовской районной газеты, хороший товарищ и человек с чувством юмора, он заметно отличался от обкомовских деятелей. Так вот, в одной приватной беседе я напрямую спросил его о том, как понять борьбу за перестройку, которая в конечном итоге ведёт к ликвидации тоталитарной системы, каковой был тогдашний социализм, и партии, составляющей его основу. Не похоже ли это на самоубийство? Он ответил, что я мало что смыслю в современной политике.

Кстати, по рекомендации того же Ларионова мне пришлось побывать на межреспубликанских курсах в Таврическом дворце в 1986 году. И там известный в те времена профессор экономики Октябрьский подчёркивал в своих лекциях авантюризм и несостоятельность антиалкогольной кампании, других экономических новшеств перестройки. Когда я озвучил эти мысли в своём коллективе, на меня смотрели как на бунтаря и врага перестройки. Однако вскоре оказалось, что прав был профессор, а не «прорабы перестройки».

Как мы с пьянством боролись

Это сейчас всё, что происходило тогда, кажется смешной и нелепой комедией. А тогда многие из нас верили в чудодейственную силу перестройки. Наивные люди! Помню, до хрипоты спорили с коллегами о возможности лихого преодоления такого сложного социального явления, каковым было пьянство. Одни утверждали, что после принятых постановлений в скором времени это общественное зло будет истреблено в корне. Стоит только запретить спиртные напитки. Другие утверждали, что это невозможно.

Тем временем, спиртное стали выдавать по норме. И в газете стали публиковаться отчёты с собраний граждан, объявляющих свои территории зоной трезвости. И я бывал на таких собраниях и слушал гневные речи и умные резолюции. А буквально через месяц на таких же собраниях, только по другим вопросам, те же ораторы с таким же рвением требовали отмены зоны трезвости. Оказалось, что без спиртного и дров не заготовить, и сена не подвезти.

Всеобщая трезвость не состоялась. Наш смекалистый народ перешёл на потребление самогона и прочих суррогатов. Брагу делали из томатной пасты и даже парного молока. В дело шёл парфюм и бытовая химия. В итоге – дефицит. Сначала не стало сахара и конфет, потом мыла и сигарет, а затем и всего остального. В обязанность руководителей и общественных организаций на предприятиях и в учреждениях вменилось распределение в коллективах носков и зонтиков, одежды и обуви, косметики и украшений, выделенных местными властями. Не была исключением и редакция. Мы весело, как ни странно это звучит, и с азартом бросали жребий, чтобы определить счастливого обладателя японского спиннинга или зонтика и обладательницу ажурных колготок или набора косметики. Более серьёзных вещей редакции не полагалось из-за малочисленности коллектива. Обиженных было большинство. И газета публиковала письма недовольных несправедливым распределением. При этом, невзирая на провозглашённую гласность, редакция получала за это нагоняй от райкома и райисполкома, как в доперестроечные времена.

Ждём перемен...

В 1990 году уже ни у кого не было сомнений в том, что ускорение и резкий экономический рывок не состоялись. В ту весну меня снова направили на курсы в Таврический дворец. Только теперь они назывались зональными, а не межреспубликанскими. Республики Прибалтики к тому времени заявили о своём выходе из СССР. Там я впервые увидел массовые митинги с трехцветными флагами и антикоммунистическими лозунгами на фоне километровых очередей в продуктовые и винные магазины. На лекциях и семинарах уже говорили не о пропаганде и агитации, как раньше, а о многопартийности, смене Конституции, приоритете свободы личности и предпринимательства.

В этом не было бы ничего необычного, кроме того, что лекции читали те же люди, которые буквально несколько лет назад проповедовали коммунистическую идейность, как основу демократии и развития. Уже тогда открыто говорили о глубоком экономическом и политическом кризисе. Он был особенно очевиден в большом городе. До нашей глубинки столичные веяния традиционно доходили лёгким дуновением.

Мы ждали перемен, хотя на страницах нашей газеты также писали о соревновании, севе и уборке, других делах и заботах своих земляков. Редакции удавалось выдерживать серьёзный тон публикаций, удержаться от соблазна впасть в желтизну или политизацию. Мы писали для жителей своего района. И люди это ценили. «Маяк» и тогда выдерживал стабильно высокий тираж относительно численности населения.

Анатолий ПИМАНОВ

Фото из архива автора

На снимке:

Коллектив редакции «Маяка» в 1985 году. Третья слева в первом ряду – редактор Валентина Варшавская

(Опубликовано в газете «Маяк»)