ХОЛМ И ХОЛМИЧИ С 1914 ПО 1941 ГОД

 Воспоминания Евгении Григорьевны ГУСЕВОЙ (КИКОР)

            Биография Евгении Григорьевны характерна для многих образованных людей Советской страны. Она заканчивает свои воспоминания 1941-ым годом. В тот год она вступила в ВКП (б), закончила Калининский пединститут, была направлена на работу инструктором Калининского обкома партии. В Минск Евгения Григорьевна уехала по распределению, окончив одногодичную аспирантуру при Калининском пединституте. В Минске служил инспектором в КЭУ БВО муж Евгении Григорьевны капитан Николай Сергеевич Кикор.

            До 1997 года Евгения Григорьевна трудилась в должности заведующей кабинетом русского языка и литературы Минского педагогического института, преподавала русский язык и литературу в средних школах, в Минской высшей партийной школе, пенсионеркой работала в ветеранской организации. Награждена медалью «Ветеран труда» и значком «Отличник народного образования БССР».

            Родилась я в Холме в октябре 1919 г. В России шла гражданская война. Ни первая мировая, ни гражданская войны не коснулись нашего города непосредственно, т.е. холмичи не испытывали артиллерийских обстрелов, ни эвакуации, которые происходили совсем недалеко. Но войны больно ударили по холмичам: почти в каждой семье кто-то воевал или погиб на войне. В семье моей матери на фронте был брат Миша. Он вернулся раненым и вскоре от ран скончался. В семье отца воевали братья Василий и Николай. Василий попал в немецкий плен, где и провел несколько лет. Николай вернулся живым.

            Родители мои были ремесленниками: отец, Гусев Григорий Исаакович, - столяр, мать, Пелагея Федоровна Шеляпина (до замужества) – портниха. Как оставшийся дома, отец, должен был содержать родителей (дед не мог работать из-за подагры). Содержать и выдавать замуж двух младших сестер (жизнь то продолжалась) и достроить свой дом (отцовский предназначался для воевавших братьев). Поэтому мать невестой ждала отца пять лет. К моему рождению в семье, кроме родителей и старой бабушки, был уже двухлетний брат Володя.

            Дом отцовский уже был достроен, была корова и огород. Мать меняла свои девичьи наряды на продукты для нас. Как-то жили. Работы у столяров поубавилось. Шкафы и комоды для невест не заказывали. Но выпадала работа по упаковке мебели. Дворяне покидали город. В ходу были керенки, потерявшие всякую ценность. Поэтому часто с отцом рассчитывались оставляемой мебелью. На последние несколько миллионов керенок (они выходили из употребления) отец купил мне тряпичную куклу с гуттаперчевой головой (больше купить было нечего). Это была единственная купленная для нас с братом игрушка.

            Жили мы на Комсомольской улице (дореволюционного названия не помню) в отцовском доме. Был он построен, весело глядел на улицу, двор и сад своими высокими с белыми наличниками одиннадцатью окнами. Высокие окна и двухстворчатые двери придавали ему внутри нарядный вид. За домом был сад и огород. Они не отделялись, а составляли одно целое.

            Детский мой мир вначале ограничивался домом и двором. Позднее было знакомство с нашей улицей. Одна из центральных, она под прямым углом пересекала главную Октябрьскую улицу и тянулась к лесу, составляя всего четыре квартала. Начиналась она от крутого, заросшего деревьями и кустарниками берега Ловати. Здесь же начинался и бульвар, посаженный в честь приезда великого князя Владимира. За первым кварталом с правой стороны тянулся старый, с вековыми дубами церковный сад, в глубине которого высилась Никольская церковь. Она была строгой и величавой. А большой ее главный колокол издавал такой густой и сильный звон, что он доносился до деревни Тараканово, что находилась в десяти верстах от города.

            В церковном саду у небольшого пруда стояли скамеечки, на которых можно было посидеть, спасаясь от жары летом. Прохладу давали дубы и клены, густые кроны которых почти закрывали небо. Летом мы нечасто ходили в церковный сад, а вот осенью собирали здесь желуди на кофе и листья кленов, на которых наши матери пекли хлебы. Церковный сад был обнесен строгой металлической оградой на кирпичном фундаменте, окрашенном в белый цвет. Церковный сад одной стороной выходил на главную Октябрьскую улицу.

            Следующий за церковным садом был наш квартал, а за ним до Масленниковой десятины тянулись еще два застроенных домами квартала. Третий квартал начинался с дома старого учителя Петра Степановича Захарова. За домом тянулась посаженная Петром Степановичем липовая аллея, защищавшая его большой яблоневый сад от северных ветров. Квартал кончался у ручья, заросшего камышом и незабудками.

            А следующий четвертый квартал возвышался на горе и был застроен только тремя домиками. Напротив них домов уже не было, а справа простиралось огороженное жердями поле, волнующееся то рожью, то васильками, то зеленым горохом, так прельщавшим местную ребятню. Дальше был луг, именуемый Масленниковой десятиной, а за ним - молодой лесок, радовавший холмичей грибами и клюквой.

            Комсомольская улица была деревянная, в основном застроенная одноэтажными домами, обшитыми тесом. Двухэтажных домов было тринадцать, из них окрашенных в разные цвета пять. На углах кварталов стояли обычно двухэтажные дома.

            Весной и летом улица утопала в зелени. И очень нарядной и чистой становилась зимой под шапками обильного снега.

            По обеим сторонам улиц в полутора-двух метрах от домов тянулись канавы, сверху настланные деревянными мостками. Это был холмский тротуар. Мосточки часто обледеневали, и в морозные дни мальчишки катались на них, как по льду, на металлических и деревянных самодельных коньках. Катков в Холме не было.

            Улица наша с утра звучала музыкой: по обе стороны ее жили два гармонных дел мастера: Зверев и Прокофьев. Сыновья их хорошо играли на баянах.

            За последним четвертым кварталом нашей улицы начинались с одной стороны невысокий заболоченный лесок, с другой – большое поле, именуемой Масленниковой десятиной. Одно время здесь играли в футбол.

            Вот на этой улице и прошли наше детство и юность. Ее скорее нужно было назвать Учительской, ибо в ту пору моего детства здесь жили четыре учительницы школы им. Крупской: Антонина Петровна Любомирова, дочери учителя Захарова, учительница французского языка Варвара Петровна, бывшая классная дама гимназии Т.Н.Масленникова.

            Комсомольская улица пересекала главную – Октябрьскую. Последняя была широкой, посредине замощенной булыжником. На ней также были деревянные тротуары. С обеих сторон тянулись полосы незамощенной земли, осенью размолотые в грязь копытами лошадей, а летом серевшие пылью. Мостки, то есть тротуары, от домов отделяла полоса земли, заросшая травой. Переходить улицу в дождливую погоду было сложно, тут часто и калоши не спасали. Под мостками в дождь вода поднималась и нередко окатывала ступающих на доски водой. Октябрьская улица тянулась от одного конца города в другой. От тюрьмы до Васюкова ручья шла прямая, а там несколько уклонялась в сторону. Большое каменное здание тюрьмы в глаза проходящим особенно не бросалось, ибо было загорожено высокой оградой, перед которой росли высокие деревья. Заросший травой ров тоже не выделялся.

            Главная улица была застроена и двухэтажными, и одноэтажными домами разной архитектуры и возраста. Каменных домов было, кажется, десять. Выделялся красный красивый дом Асиновского. Эта улица была освещена фонарями.

            Параллельно Комсомольской улице шла улица Советская. Она начиналась от базарной площади, посреди которой красовался собор. Вокруг площади высились двухэтажные и один трёхэтажный дом, где размещались райисполком, райвоенкомат, райком партии и другие учреждения. Площадь была замощена булыжниками, и по воскресеньям тут шумел базар. В двух лабазах продавали мясо и другие продукты. Площадь заставлялась телегами или санями с различной сельскохозяйственной продукцией: сеном, дровами, рожью, крупами, овощами и прочим, продавался и скот: лошади, коровы, овцы, свиньи. Летом много фруктов и ягод. Близко от Холма крупных населённых пунктов не было, продукты везли в Холм, и они были дешёвые. Поэтому дешевизна притягивала много дачников.

            С обеих сторон от базарной площади Советская улица была почти вся за­строена двухэтажными каменными и деревянными домами. Начиналась она с огромного дома бывшего миллионера Микляева. Он занимал почти половину квартала, внизу дома были лавки, склады, а на втором и третьем этажах размещалась начальная школа им. Н.А. Некрасова. Застройка двухэтажными домами продолжалась и во втором и третьем кварталах. Лишь за ручьём в четвёртом квартале стоял один двухэтажный дом, а дальше до Масленниковой десятины шли одноэтажные. На правой стороне простирался огороженный пустырь, а за ним - только один домик.

            Параллельно Советской улице от бульвара шла улица Съездовская. Здесь было, кажется, только три двухэтажных дома, остальные были одноэтажными. За одним из них был вход в городской сад. В конце улицы находился городской театр. Это было просторное одноэтажное кирпичное здание. Оно размещалось в третьем квартале, в глубине которого по улице Урицкого была кирха. Её окружал сад, иногда из кирхи раздавались звуки органа, но люди редко посещали её.

            На Октябрьской улице в частном доме помещалась еврейская синагога.

            На Татиловской части города у слияния Ловати и Куньи, на бывшем го­родище возвышалась каменная церковь, около которой находились пруды. Говорили, что они представляют остатки старого рва, когда-то окружавшего городище.

            В трёх концах города располагались три кладбища с деревянными церк­вями. В пору моего проживания они все были действующими.

            Как располагались улицы на Татиловской части города, за рекой, я плохо помню. Я здесь бывала редко. У моста через Ловать находилась двухэтажная деревянная начальная школа имени Н.В. Гоголя.

            Живописен был Васюков ручей, размывший большой овраг. Здесь было много деревьев и кустов, в том числе и пихтовая роща. Помню, кто-то пытался спилить пихты и построить дом. Но депутаты горсовета поднялись на защиту пихт, укрепляющих своими корнями стороны оврага и не дававших оврагу разрастаться.

            Заручевье было одноэтажным. Здесь было, кажется, два двухэтажных до­ма.

            Так примерно выглядел Холм в то время.

            В годы нэпа открылось много лавок (магазинов), бойко шла торговля. После 1920г. она стала свёртываться. Появились лавки потребительской кооперации, где такого обилия товаров не было. Частные торговцы стали покидать город.

            Где-то в конце 1922г. в городе открылся первый детский сад.

            Запомнился случай. Пятилетняя Нюра Зверева, наша соседка, также посещавшая детсад, нечаянно разбила, завтракая, блюдечко. И воспита­тельница ей сказала: "Или принеси из дома блюдечко, или придется тебе пить чай из тарелки". Видимо детсад был еще очень беден и не имел лишней посуды. А я, трехлетняя, не могла себе, и представить, как Нюра будет пить чай из тарелки. Запомнилось еще, как нас из детсада вывели однажды за ручей на этой же Советской улице, на большой пустырь. Там стояли мужчины с лопатами и были выкопаны ямки для посадки деревьев. Брат Володя спросил: "Зачем их вырыли?" И какой-то дядя пошутил: "А вас будем в них зарывать". Брат заплакал.

            Однажды летом, возвращаясь из сада домой, идя по свежей неструганной доске мостков, я всадила себе в босую ногу большую щепку, которую Нюра не могла вытащить. Значит, ходили мы в сад тогда летом, как и по двору, босиком.

            Запомнилось переселение детсада в новое помещение. Это было летом. Нас построили парами, дали нам в руки игрушки и повели на Октябрьскую улицу. Здесь, напротив церковного сада стояло нарядное розовое здание с крыльцом на улицу (бывший дом городского головы). "Теперь вы будете хо­дить сюда", - сказала воспитательница. Детсад занял второй этаж дома и не­сколько комнат внизу, где помещалась кухня и жила наша сторож, уборщица и повар одновременно тетя Маня со своими детьми. Внизу в других комнатах разместились пионеры. Сначала в детсаду была одна группа, занимал детсад наверху 6 комнат, в одной из которых одно время жила с четырехлетней дочерью заведующая детсадом Екатерина Борисовна Захарова. Поднявшись по лестнице, мы из передней шли в раздевалку, снимали обувь, надевали свои сандалики и халатики, которые шились родителями одинаково для мальчиков и девочек непременно из синего ситца или сатина в горошек или в полоску. Различали нас с мальчиками только бантики на головах, у кого они были.

            Из раздевалки мы шли в столовую, где стояли 2 длинных низких стола с такими же низкими скамеечками. Там мы завтракали и обедали. В большом зале стояли около стен скамейки, находились сцена и около нее рояль. Приходила тетя Таня Власьева и разучивала с нами песни. Запомнился "Интернационал", наверное, потому что само слово "интернационал" было мне непонятно. Поставили мы с тетей Таней сказку-оперу "Как в избушке вдвоем жили кот с петухом". Хор детей пел текст сказки, а диалоги - кот, петух и лиса.

            Запомнилась мне одна елка в детсаду. Тогда уже было 2 группы и 2 вос­питательницы. Новую воспитательницу звали Вера Николаевна Сметанина. Как-то она оставила несколько старших девочек после ухода всех детей, принесла пустые пакеты и конфеты с печеньем. Предложила нам поровну разложить гостинцы по пакетам, что мы старательно и выполнили.

            Елку в тот год устраивали 25декабря, в советское Рождество (так тогда называли католическое Рождество, вводилось европейское летоисчисление). Нам надели на головы белые бумажные колпаки, украшенные бахромой из зеленой бумаги и нарисованным циферблатом; построили парами и под музыку тети Тани ввели в зал, где стояла большая нарядная елка. Мы водили вокруг нее хо­ровод, танцевали, читали стихи, пели песню "В лесу родилась елочка". Потом нам раздали подарки. Больше новогодних елок в детсаду я не помню. Они под предлогом вредной рубки леса были на несколько лет запрещены.

            Дома елка, пока не было запрещения, ставилась к 7 января, к Рождеству. Привозили знакомые отцу крестьяне лесную красавицу на возу дров. Перед праздником по вечерам мы, устроившись за обеденным столом с отцом, делали на елку игрушки (покупных было мало). Отец выпиливал лобзиком из фанеры фигурки зверей и окрашивал их бронзой, а мы, дети, склеивали из цветной бумаги цепи, фонарики, пустые конфеты. Мать пекла печенье разных конфигураций, а мы потом их на нитках подвешивали на елку вместе с игрушками.

            К елке отец приделывал крест и устанавливал трехметровую красавицу посреди зала. Обязательно готовились всем детям, приходившим на елку, ме­шочки с конфетами и печеньем. Дети приходили с родителями, собиралось их до 20 человек. Дети под руководством взрослых водили хоровод под музыку граммофона, пели песню про елочку, танцевали, читали стихи. Потом их угощали чаем с пирогами и печеньем. В конце вечера наделяли подарками.

            В последующие дни, вплоть до Крещенья, мы ходили на ёлки к родственникам и знакомым. Святки проходили весело. К некоторым знакомым на елки приходили ряженые соседи.

            Детсад посещали все четверо детей нашей семьи. Плата за посещение сада, видимо, была небольшая, посильная и для гармониста Зверева, имевшего шестерых детей и строившего в то время себе дом вместо однокомнатной избушки.

            Перед поступлением в школу нас учили в саду читать и писать. Я пришла в школу подготовленной, и мне учиться было легко. Через несколько лет наш детсад не мог уже вместить всех желающих, и был открыт на этой же Октябрьской улице другой.

            Река Ловать разделяла город на две части, сношения между которыми до 1925г. были затруднены. Зимой, когда лёд сковывал реку, ходили и ездили по льду. Перед ледоставом и ледоходом переезжали на лодках.

            Весной, когда кончался ледоход, через реку устанавливали наплавной мост. Он располагался чуть ниже современного моста. Мне в детстве однажды пришлось переходить по мосту реку. Он держался на деревянных сваях, был неширок и, когда шли по нему, слегка покачивался под ногами. По бокам его были перила, а за ними на концах брёвен, пристроившись, сидели рыбаки с удочками и сачками.

            Дореволюционный Холм, в котором, кроме дворян, проживало немало состоятельных купцов и даже был миллионер Микляев, как-то не осилил по­стройку фундаментального моста через неглубокую, но бурную в ледоход Ловать. А небогатая советская власть одной из первых задач поставила сооружение надёжного моста через реку. К строительству моста привлечено было и население города. И мой отец участвовал в этой общественной работе. И в 1925 году высокий деревянный мост закрасовался над Ловатью, до войны решив проблему соединения двух частей города. На высоких быках его, обитых железом, высились деревянные надстройки, на которых лежал деревянный настил, окружённый перилами. По мосту ходили и ездили (две подводы спокойно могли разъехаться).

            И хоть не низки были быки, держащие всю верхнюю часть моста, каждый ледоход ждали с тревогой. Иногда весной вода поднималась очень высоко, доходя до домов на Посаде. Огромные льдины быстро неслись на быки моста, то, разбиваясь о них, то, устраивая заторы. Тогда на мосту и по берегам собравшийся народ замирал, ждал конца поединка быков с льдинами. И облегчённо переводил дух: «Пронесло», когда огромные льдины, расколовшись на части, проносились мимо быков, не поднявшись до деревянных свай. Иногда ледяные заторы приходилось взрывать.

            Я писала о двух частях города. Но была ещё и третья часть—Клин. Эта часть города расположена на полуострове, образовавшемся при слиянии Ловати с Куньей. Клин был заселён жителями, которые занимались сельским хозяйством. Связывался Клин с Ильинской частью города с весны до осени узенькими деревянными лавами (мостиком) с перилами в мелкой части реки, где можно было летом перейти реку вброд.

            В 1927г. я поступила учиться в начальную школу им. Н.К.Крупской. Я попала в класс учительницы Евгении Петровны Захаровой, которая по совместительству была и заведующей школой. По этой второй обязанности ей часто приходилось отлучаться в разные учреждения. Тогда нам давалось задание, а для надзора за нами присылали в класс взрослую дочь сторожихи. Толку от таких занятий, конечно, было мало. Мы радовались, когда вместо Нюры приходила к нам заниматься учительница соседнего класса Татьяна Николаевна Масленникова. Класс ее был напротив нашего класса. Двери в классы открывались, и порядок воцарялся в обоих классах. Евгения Петровна была очень энергичной.

            Вместо елки на Новый год устроили нам школьный вечер. Поставили красивый спектакль «Времена года» с пением и танцами. Мы, первоклашки, играли там снежинок. Зал был полон зрителями. Спектакль так понравился, что его повторяли еще раз. Развлечений в городе тогда было мало.

            Десятую годовщину Октябрьской революции город встречал открытием Холмской электростанции. Это был грандиозный праздник: в дома шло невиданное электричество, на улицах была устроена иллюминация, фейерверк. Мы, к несчастью, болели с сестренкой корью и не видели этого торжества. Но выздоровевший уже брат летал на улицу и приносил нам свои свежие впечатления.

            Для холмичей началась новая жизнь. Электростанция работала на дровах, их экономили. Поэтому свет зажигался, когда начинало темнеть, и выключался в 24 часа. Главную улицу осветили электролампами вместо прежних керосиновых фонарей. Мы сидели теперь вечерами не у коптящих и чадящих семилинейных керосиновых ламп, а около мягко разливающих свет по комнате электроламп.

            Теперь проще было с организацией школьных вечеров. И они, и утренни­ки устраивались нашими деятельными учительницами часто. Кроме Октября отмечали дни 9 января, Парижской Коммуны, февральской революции, 1 Мая. Разыгрывались пьесы, пелись песни, читались стихи.

            В четвертом классе к нам пришла новая учительница, не похожая на прежних. Высокая, красивая, всегда с завитой головой. Изящно одетая, она сразу покорила нас, а меня – навсегда. Это была Александра Александровна Панова. Она не кричала на нас, а тишина в классе была такая, что слышно было, как кто-нибудь на парте повернулся. Мы не боялись, мы полюбили ее. С нею было интересно учиться.

            Тогда искали новые методы обучения. Был рекомендован бригадный метод. По нему нас разбили на бригады, где к сильному ученику присоединяли двух слабых и давали задания. Помню два из них: дать описание утки и построить модель чума (как у чукчей). Метод имел тот недостаток, что при нем работал часто один сильный ученик, а слабые к нему только присоединялись. Потом от этого метода отказались. Практиковались экскурсии. Запомнилась экскурсия на ток, где молотили вручную цепами. Ставили нам тогда за наши успехи в учебе только две оценки: удовлетворительно и неудовлетворительно или успевал и не успевал. Так что заинтересованности в получении знаний не было. С Александрой Александровной мы ставили спектакли, осенью и весной ходили на экскурсии на Миронеж. Даже будучи летом в отпуске она нас в сосновый бор водила.

            В конце двадцатых годов в холмском театре стали показывать немое кино. Меня с подружкой взяла в кино ее мать. И я впервые в жизни увидела кинокомедию «Поцелуй Мэри». До революции был в Холме синематограф, но он сгорел.

            При холмском театре существовала любительская труппа артистов, кото­рой руководил тогда Сергей Иванович Белоусов. Играли в ней его жена Эльза Юльевна, Николай Николаевич Дагмаров, Нина Кукина, Вера Калитина и др. Летом в наш театр несколько раз приезжали на гастроли артисты из других городов. И тогда весь город стремился туда.

            На показе немых картин выступала наша учительница пения Валентина Михайловна Полибина. Ее музыкальное сопровождение фильмов было так хорошо, что некоторые ходили в кино ради ее музыки.

            Кажется, уже в 1930 г. появилась в городе радиотрансляция. Сперва на улице услышали мы из репродуктора Москву. Позднее радиоточки появились в наших домах. В 1931 г. стала издаваться районная газета «Колхозный путь»

            В двадцатые годы в большом почете у граждан Холма были религиозные праздники: Рождество, Пасха, Троица. Наша семья праздновала Рождество и Пасху. Готовились к ним задолго. Отец заказывал знакомым крестьянам при­везти окорок. Его коптили. Потом мать запекала его в тесте. В Рождество у нас собирались вся отцовская и материнская родня, человек 20 с не меньшим количеством детей. Угощали, кроме окорока, холодцом, котлетами, селедкой, винегретом, пирогами, киселями и чаем. Отец не употреблял водки, поэтому в ходу было пиво.

            В Пасху застолья, как правило, не было. Приходили гости, поздравляли, обменивались яйцами, их сажали за стол, где стояли окорок, яйца, куличи и творожная пасха. Куличом и яйцами угощали и нищих. В Пасху город звенел колоколами всех церквей. Звонить разрешалось всем. На улицах дети катали яйца с лотка, бились яйцами. Праздник длился неделю.

            Красивым праздником была Троица. Город украшали березками. Их ста­вили перед домами, в домах около икон. Цветов еще было мало, но маргаритки уже цвели. Гостей мы не звали и сами в гости не ходили. А с раннего утра собравшись, родители отправлялись с нами за город в деревню Медово. Там всегда уже было много молящихся в церкви и крестьянских подвод около нее.

            Особое место среди праздников занимала масленица. Гостей не было, но каждого приходящего угощали блинами и оладьями с маслом, сметаной, творогом. На Октябрьской улице стихийно возникало катание на лошадях. В годы нэпа у многих были рысаки. Владельцы их выезжали и соревновались в быстроте своих коней. Участвовали в этих катаньях и крестьяне из ближних деревень. Они вывозили своих накрывшихся яркими шалями и полушалками невест на смотрины. Те же, у кого лошадей не было, катались с горы по извозу на лед реки на детских и конских санях. Много было веселья.

            В двадцатых годах устраивались кулачные бои. В воскресный день на лед Ловати выходили биться татиловские парни с никольскими. Бои были крова­вые. С ними власти стали бороться, и постепенно кулачные бои прекратились.

            В начале двадцатых годов существовала в городе традиция весной и ле­том по воскресеньям и праздничным дням устраивать гуляния на бульваре. Празднично одетые люди с детьми тянулись туда, где играл духовой оркестр. Слушали музыку, сидя на скамейках, любовались Ловатью, гуляли по аллее.

            А позднее был открыт невдалеке городской сад, и все развлекательные мероприятия перенесли туда. Здесь вначале была сцена, потом кинозал, танцевальная площадка, где танцевали, кажется, 6 дней в неделю под духовой оркестр или под музыку баянистов Зверева и Горлина. В день кооперации организовывалась праздничная торговля, которая привлекала в горсад и пожилых людей.

            Летом утро начиналось с пастушьего рожка, будившего хозяек и выго­нявшего коров с дворов на улицу. Поселившаяся на нашей улице милиция обязала хозяек самих пригонять коров на ул. Урицкого и встречать их вечером.

            А депутаты горсовета вынесли решение посадить вдоль мостков деревья, а чтобы их не объедали животные, оградить низенькими оградками.

            В 1931 г. советское правительство приняло решение о переходе от всеоб­щего начального к неполному среднему (семилетнему) образованию. В Холме открывалась школа-семилетка. Наплыв учеников был так велик, что открыли шесть пятых классов. В семилетку стремились попасть не только городские дети, но и сельские (там эти школы появятся позже). Кажется, удовлетворить всех желающих учиться в 1931 г. не удалось, хотя классы были заполнены 38-40 учащимися. Я попала в 5 б.

            Для семилетки отвели здание бывшего Дворянского собрания и на этой же Советской улице верхние этажи бывшего дома миллионера Микляева. Систему учебы сделали кабинетную.

            В пятом классе мы стали пионерами, читателями «Пионерской правды» и «Затейника». Вожатым у нас был комсомолец Алексей Захаров. Пионеры собирали лом, лекарственные травы, сдавали сушеные ягоды и грибы в потребкооперацию. На классы выделялись облигации госзайма, заработанные деньги шли на выкуп их.

            В школе заработал школьный ученический совет (шус), в который, кроме председателя и секретаря, входили и старосты классов.

            В пятом классе наши знания стали оценивать по трехбалльной системе: хорошо, удовлетворительно, неудовлетворительно. А в шестом классе появилась оценка «отлично».

            Чтобы стимулировать учебу учащихся школа стала практиковать преми­рование лучших учеников по итогам учебных четвертей. Премировались дети в присутствии родителей недорогими премиями (геометрическими наборами, книгами, тетрадями).

            Воспитывались мы любимой учительницей А.А.Пановой все годы учебы в семилетке. В конце учебы в седьмом классе к нам пришли преподаватели из педтехникума и стали агитировать за поступление к ним. Многие ученики подали заявления. И после сдачи экзаменов в школе, нам сразу устроили приемные экзамены в педтехникум, так что мы, зачисленные в студенты, спокойно отдыхали все лето.

            Выпускали нас из школы торжественно. Актовый зал заставили столами, на которых были печенья, пряники, конфеты и чай. Мы явились в своих лучших ситцевых платьях. Со сцены учителя нас поздравляли с окончанием учебы, пожелали нам доброго пути в жизни, потом выступали декламаторы, певцы. После чаепития были организованы игры. Танцы тогда еще были не в моде (или в запрете). Выпуск запомнился. Полученное семилетнее образование открывало нам дорогу в жизнь. Часть девочек пошла работать на почту, в другие учреждения. Для мальчиков работы в городе было мало, и они уезжали учиться или работать в другие города.

            Восьмого класса в школе еще не было.

            Кроме общеобразовательных наук, в педучилище мы изучали военное де­ло. Проводил эти занятия Петр Андреевич Орехов интересно. Мы учились собирать и разбирать винтовку, стрелять. А в конце II курса обучения устраивались для студентов военные сборы. Мы жили тогда в общежитии на казарменном положении с соблюдением военного устава и старательно сдавали нормы на значок «Готов к труду и обороне». Так нас готовили к войне, близость которой постоянно витала в воздухе.

            Педучилище расширялось. К основному зданию (бывшей женской гимна­зии), присоединили маленький соседний домик, сделали там столовую, соединив ее с основным зданием переходом. В столовой нас кормили завтраком и обедом. В трудные с продовольствием тридцатые годы это было важно. Трудно было не только студентам, но и населению. Хлеб был в большой цене. Педучилище, чтобы кормить своих студентов, завело пригородное хозяйство, там сеяли овес, сажали овощи. Были приобретены лошадь и коровы.

            Руководил всем хозяйством педучилища Василий Андреевич Орехов. Ди­ректором педучилища был тогда Алексей Иванович Хомутинников, завучем - Иван Семенович Шлядинский. У педучилища было два общежития: мужское и женское.

            Левая сторона здания педучилища выходила к Никольской церкви. В праздничные дни над нами бухал большой колокол, заглушая речи преподавателей и создавая в классе нерабочую обстановку. Нам, студентам, предложили подписать просьбу о снятии с церкви колокола. И этот гигант был сброшен с колокольни на паперть церкви, где раскололся на несколько кусков. Жалко было этого красавца. Тогда же или раньше были закрыты три церкви в городе, действовали только кладбищенские.

            Кажется, в 1935 г. разрешили вновь устраивать елки. И под новый 1937 год мы устроили в училище первый послереволюционный бал-маскарад в Холме. К нашему удивлению многие студенты раздобыли интересные костюмы. В зале порхали цыганки, украинцы, голландка, клоун и др. За лучшие костюмы были вручены премии. Бал получился веселый и интересный.

            Жизнь в Холме тем временем менялась. Уже давно объединились в арте­ли сапожники и портные. Пивоваренный завод стал крахмально-паточным. На окраине города вырос льнообрабатывающий завод. Работали кожевенный и кирпичный заводы, леспромхоз. С рабочими местами стало легче. Были по­строена городская баня. Где-то в 1928-29 гг. появилась в Холме первая грузовая автомашина. Потом их стало много. Кажется, в 1934-35 гг. мы увидели на улице первую легковую машину - «эмку», которая обслуживала районное начальство.

            Немое кино заменилось звуковым. И педучилище закупало сеанс на такие фильмы, как «Чапаев», «Броненосец Потемкин», «Цирк», и тогда мы с песнями строем шагали туда. Стали мы лучше одеваться и обуваться. Сандалии сменили на туфельки. В 1935-36 гг. в моде были белые с голубой каемочкой прорезиненные туфли. Тогда же мы впервые на дачниках увидели босоножки, потом прочно вошедшие в нашу жизнь. Новое пробивалось в нашу жизнь не всегда легко. Если в конце 20-х наши пожилые соседки с осуждением взирали на идущую с физкультуры Катю Южину в черных шароварах до колен и футболке, то в 1938 г. так смотрели на нас, катающихся на лыжах в лыжных брюках.

            В 1937 г. я и мои сверстники окончили педучилище. Меня, Женю Ивано­ву и Петра Плукша направили для продолжения учебы в Калининский пед­институт. Это правило существовало уже несколько лет.

            Теперь мы приезжали в Холм только на каникулы. Семилетка к этому времени выросла в десятилетку. Появились десятилетки в сельской местности (Дунаеве, Каменке, Тухомичах). В Холме открылись курсы медсестер.

            Так жил старинный город Холм до 1941 г., до войны. Жители его любили, как и всю свою большую Родину, а потому в первые военные дни встали на ее защиту. Многие жители погибли. Других война разнесла по всему свету.

            Но я уверена, что родной город остался в их памяти, как у меня, навсегда.

            Литературная обработка Анатолия Пиманова